Владимир Разумневич - Лето на колёсах [Повести]

Из школы в этот день наш классный фокусник вернулся с порванным решетом. Когда мать увидела изуродованное решето, она оттрепала Петьку за уши.

Целую неделю Петя Кулём и и не мог шевелить ушами.

Нашему классу объявили, что после перемены будет контрольная по математике.

Петя вдруг ни с того ни с сего принялся расхваливать меня:

— Замечательный ты парень, Мишка! Настоящий друг! У тебя голова, как у Александра Фёдоровича! Вот увидишь, тебе когда-нибудь доверят космический корабль и ты полетишь на Луну. С такой головой могут и дальше послать.

Мне было приятно слышать такие слова. Я разволновался. По-дружески обнял Петю и тоже стал хвалить его:

— И ты, Петя, друг что надо! Жаль, не везёт тебе с отметками…

— Эх, если бы не контрольная по математике!.. Выручи сегодня, Миша! А то провалюсь. Ведь у тебя такая голова…

И тут я раскусил Петькину хитрость:

— Не лебези передо мной, Петух. Задачку решать за тебя всё равно не буду.

— А ещё друг называется! Зазнайка. О голове своей слишком много думаешь. Так знай: она у тебя пустая как пробка. Получил?

Петя показал мне язык. К нашим ногам подкатился белый лохматый клубок. Я не сразу сообразил, что это котёнок. Он в школьном буфете под прилавком живёт.

Петя обрадовался котёнку и взял его на руки:

— Здравствуй, Пушок! Наскучило в буфете сидеть? Пришёл ко мне поиграть? Вот умница!

Котёнок сладко прищурил глазки и замурлыкал.

Прижимая Пушка к груди, Петя подошёл к парте, на которой отличник Женя Быстров разложил своё богатство — почтовые марки разных стран, и миролюбиво сказал:

— Женька, я тебе обещал бразильскую марку подарить. И подарю, если контрольную поможешь решить.

— Как же я помогу? Ты от меня через три парты сидишь.

— Ты Пушка в парту посади. Когда задачку решишь, шпаргалку привяжешь к хвосту и отпустишь. Пушок ко мне прибежит. У меня — колбаса. Она, как магнит, котят притягивает.

— А вдруг мяукать начнёт?

— Пушок на уроках не мяукает. Он не школьник.

— Ладно. Только о марке не забудь.

…Александр Фёдорович записал на доске условия задачи. Петя аккуратно переписал задачку в свою тетрадь и стал ждать, когда Женя Быстров пришлёт ему шпаргалку.

Контрольные быстро не делаются. Дожидаясь, пока Женя приготовит ему шпаргалку, Петя чертил на листке непонятные закорючки, треугольники, кружочки. Когда это ему надоело, он принялся рисовать всевозможные носы: курносые, с горбинкой, картофелеобразные, утиные и даже кошачьи.

При этом он хмурил брови и изо всех сил морщил лоб: пусть учитель думает, что Петя Кулёмин трудится над задачей!

Первой задачу решила Света Мамонтова. Женя Быстров тоже встал из-за парты. Он осторожно выпустил Пушка из рук на пол, положил свою тетрадку учителю на стол и вышел из класса.

Петя заволновался.

— Пушок, Пушок, ко мне… — поманил он котёнка, соблазняя его кружочком колбасы, вынутым из портфеля.

Пушок увидел Петю и направился к нашей парте.

Бумажка на кончике хвоста поползла по полу.

Пушок остановился, удивлённо посмотрел назад. Вильнул хвостом. Бумажка взметнулась над головой.

Котёнку это показалось забавным. Он изогнулся, ударил лапкой по бумажке и радостно запрыгал на месте.

Котёнок вертелся, как вьюн, махал хвостом, раскрывал рот, чтобы укусить Петину шпаргалку. Но достать до кончика хвоста никак не мог. Это сердило его. Пушок бегал взад и вперёд, не сводя глаз со странного бумажного бантика на хвосте.

— Вот глупый, — недовольно шипел Петя и снова ласково звал котёнка: — Сюда, Пушок, сюда!..

Пушок почувствовал запах вкусного и двинулся к Пете.

Но шуршание бумажки вновь отвлекло его. Он тут же забыл и о Пете и о колбасе. Закружился на одном месте. Затем лёг на спину. Задёргал лапами, стал играть бумажкой, которая должна была спасти Петю.

Но не спасла: в коридоре уже заливался звонок.

Все мы к этому времени успели решить задачку и весело наблюдали, как резвится на полу котёнок.

Лишь Пете Кулёмину было не до смеха. Он больше не смотрел на Пушка.

Александр Фёдорович подошёл к нашей парте, заглянул в Петину тетрадку и покачал головой:

— Выходит, с одними носами остался…

Мы писали диктант. Старались изо всех сил.

Диктант был трудным-претрудным. Не поймёшь, где точку ставить, а где — запятую. Я даже вспотел от умственного напряжения.

Урок тянулся, как пружина. Думаешь — конец, а он всё растягивается и растягивается.

Когда Александр Фёдорович закончил диктовать, мы облегчённо вздохнули.

— Ещё одну минутку, и я бы умерла от разрыва сердца, — пропищала Зина Синицына.

«Хорошо Петьке! — подумал я. — На диктант не явился. Сидит, наверное, дома и в потолок поплёвывает. А мы тут потеем…»

Но я зря позавидовал Пете. Оказалось, что он в ещё более страшном положении. Об этом сказал Александр Фёдорович:

— Только что Петин папа приходил. У Пети повысилась температура. Он лежит больной и всё время бредит.

— Больной и вдруг бродит? Непонятно! — недослышала Зина Синицына.

— Ты что — глухая? — с издёвкой спросил Сеня Куликов. — Не бредит, а бродит. Фу-ты! Не бродит, а разную чепуху несёт.

Я очень испугался за Петю. После уроков помчался к нему домой.

Петя лежал под тремя одеялами и еле-еле дышал. Глаза недвижно смотрели в потолок.

На стуле, рядом с кроватью, я увидел пузырёк с йодом и раскрытую коробку из-под витамина С. Пузырёк не тронут, а в коробке пусто. На полу валяется жёлтый горчичник. Когда-то, ещё в детском саду, мне всю спину сожгли этой ядовитой бумажкой. До слёз стало жалко беднягу Петю. Сколько надо мужества, чтобы вынести такую пытку!

Я вспомнил, как со мной однажды разговаривал доктор, и спросил у Пети:

— Пульс работает?

Петя замотал головой, промычал что-то неопределённое и стал трястись как в лихорадке. Стучал зубами, бился затылком о подушку, дрыгал ногами под одеялом. Затем судорожно потянулся к пузырьку. Пузырёк упал на пол. Я поднял его, осторожно положил в дрожащую Петину руку. Пузырёк снова выскользнул. Я опять поднял, но и на этот раз ослабевший Петя не удержал его. Я раз десять поднимал пузырёк.

— Ты, Петя, совсем-совсем больной. И ненормальный, — посочувствовал я. — Собрался йод пить. Фу! Разве нормальные пьют? Йод — самая настоящая отрава.

— Зачем же тогда поднимал? Я бросаю, а ты поднимаешь, Отравить хотел? Да? Друг называется!

— Да ты, оказывается, и нормально говорить можешь! — обрадовался я. — А нам сказали, что ты всё время бредишь.

— Факт! — подтвердил Петя. — Стоит заснуть — бред начинается. Бормочу что-то. А что — сам не пойму. Хочешь послушать? Я сейчас засну, а ты слушай. Потом мне расскажешь.

Петя закрыл глаза, засопел. Потом беззвучно зашевелил губами. Потом тяжело вздохнул. Потом замахал руками. Потом забубнил:

— Киш ты! Киш ты!.. Ала-башлы… Курлы-мурлы… Зигзаг… Кара-кум, кара-кум, кум-кура… тар-тарары… трамтарарам… курлы-мурлы…

Он ещё долго бредил на непонятном языке. Потом открыл глаза, потёр их кулаком и сладко потянулся:

— Ну как? Слушал мой бред?

— Бред что надо! — похвалил я. — Нормальному человеку такое ни за что не придумать. На каком это языке?

— А я откуда знаю! Я же во сне себя не слышу. Само собой получается. Повтори, что я бормотал.

Я напряг всю свою память и повторил.

— Действительно, здорово получилось! — обрадовался Петя. — Это у меня лихорадочный бред, а вчера вечером был припадочный. Ещё чище!

— Не врёшь?

— Вот те на! Спроси у отца. Он даже сказал, что моё место в психиатрической лечебнице. Это тебе не фунт изюма! Не веришь? Посмотри температуру.

Петя порылся под одеялом и достал градусник. Сначала сам посмотрел, потом мне дал.

Блестящая полоска на шкале застыла у цифры тридцать девять и три десятых.

— Такая температура далее в больнице редко бывает, — пояснил Петя. — Разве только у умирающих. Я так заболел, что не знаю, когда и поднимусь. Наверное, до конца четверти дотяну.

— Тогда тебя на второй год оставят.

— Больных не оставляют. Их жалеют. Ты думаешь, хворать легко? Потруднее, чем уроки учить.

В комнату вошёл Василий Арсеньевич, Петин папа. Взял у меня градусник, глянул на шкалу и ахнул:

— Температура подскочила. Выше некуда.

— На градуснике сорок два градуса, — жалобно простонал Петя. — Ещё есть куда подскочить.

— Сделай такую любезность, Миша, — вежливо попросил меня Василий Арсеньевич, — сбегай за фельдшером.

Надо спешить. Иначе Пете каюк. Я пустился бежать во всю мочь.